Притча про рай и ад из Анхеля

Притча про Ад и Рай из "Схимника" Анхеля де КуатьеНе знаю, насколько тебе понравится мой ответ, Данила, но я снова расскажу историю, — сказал Андрей। — И опять про ад। Точнее — про ад и про рай. Говорят, что один человек мучился вопросом — стоит ли рай того, чтобы стремиться в него попасть?«Мы же не знаем, чего нам ждать от за¬гробной жизни, — рассуждал он. — На¬верняка о ней никто ничего не знает».И все люди смеялись над этим человеком.«Ты сумасшедший! — говорили одни и кру¬тили пальцем у виска. — Конечно, стоит, ведь это рай!»«Ты все равно этого не узнаешь, — со¬чувственно разводили руками другие. — Что¬бы узнать это, надо умереть».«Какая разница? — заявляли третьи и фыр¬кали. — Человек об этом не должен думать! Совершая благие поступки, нельзя думать о награде. Мы должны просто служить своему Господу, и все!»В общем, никто не поддержал этого пыт¬ливого человека. Но Господь отнесся к его вопросу с пониманием и сочувствием. Коман¬дировка была оформлена, и наш герой увидел ад и рай еще до своей смерти.Когда он вернулся, его немедленно обсту¬пили первые, вторые и третьи:«Ну, что, паж?!» — спрашивали они.«В аду я застал такую картину, — при¬нялся рассказывать им этот человек. — Длинный-длинный стол. За ним друг на¬против друга сидят люди. Множество лю¬дей. Стол заставлен яствами — красивыми, аппетитными! Такими, каких я в жизни не видывал! Ароматы и запахи щекочут нозд¬ри, слюни текут по подбородкам. Но не¬счастные грешники не могут съесть даже крошки! Они ужасно, нестерпимо голодны, они пожирают еду глазами. Но и только... Так что правду говорят: за грех мы обрече¬ны на вечную муку!»«Какой ужас! Какой ужас! Но почему же?! — спрашивали первые, вторые и тре¬тьи. — Почему эти несчастные не могут от¬ведать яств со стола?!»«Все очень просто, — ответил человек. — Их руки не сгибаются в локтях, они словно одеревенели. Как ни старайся, с такими рука¬ми крошки в рот не положишь!»«Ааа, точно...» — понимающе ответили первые, вторые и третьи, и уже через мгновение с живым интересом принялись расспра¬шивать путешественника о том, что он видел в раю.«В раю я увидел ту же самую картину>>, — невозмутимо ответил тот.«Как ту же самую?॥ — люди не поверили своим ушам. — Не может быть!»«Может! Я вам правду говорю! Тот же стол, люди так же сидят друг напротив друга, те же аппетитные яства...», — отвечал человек.«Но, значит, у них сгибались руки...», — предположил кто-то из слушателей.«Нет, не сгибались», — пожал плечами человек. «Ну, значит, они просто больше не ис¬пытывают голода», — предположил кто-то другой.«Нет, они испытывают голод. Еще ка¬кой!» — ответил человек.«Так значит и в раю, человек испытывает муки...» — решил еще кто-то, и с ним все согласились.«Нет, не испытывает», — отрицательно по¬качал головой человек.«Но как же такое может быть! — взмоли¬лись люди. — Ведь все то же самое, что и в аду!»«Да, — согласился человек. — Только в раю они кормили друг друга...»— Они кормили друг друга, — повторил Данила. — Да, все правильно. Это вторая Скрижаль.

Flowers and Bubbles

Проклятые кнопки

Раздолбанные в щент две мои половинки

Рухнули наземь черно - белыми крупинками...

Я нанизываю их на ожерелье пальцами - тростинками

И сдуваю с тусклых бусинок траву -былинку...



Видимо, не только у меня бывает разношерстное настроение

Оно бывает еще у залипающих кнопок। Фиг с вами। Не хотите

пахать। Я все равно будут барабанить по вам। Нравится вам иль нет।

БЫЛО б что печать...

Мне страшно всякий раз брать в руки кисть। Для меня - это мука।

Все внутри сжимается। Страх держит меня в своих цепких объятиях।

Страх, что не поймут, страх, что не понравится преподавательнице।

Хотя она всячески пытается меня раскрепостить। Господи, даруй мне,

утраченную еще в детстве, свободу। Дай мне силы быть верной своей

мечте। Не разменять ее на тщеславные тщедушные ужимки Страха...

В районе десяти лет у меня была проблема: я отказывалась от сладости।

Была ломка। Снимала ее тем, что подносила конфету, разворачивала

и токсикоматично затягивалась тягучего мускуса ароматом। Не всегда мне удавалось

просто затягиваться। Срывалась। Там было десятки раз। Свобода пришла

тогда, когда я спокойно могла разворачивать и даже прикусить -откусить।

в гостях। С искусительно приторной шоколадностью покончено।

Но это просто конфетная дешевая доступная сладость।

Чего же я боюсь? Чего я хочу?

Я хочу успеть сделать то для чего пришла। Давит грузовиком незавершенность।

Мучит видимая конечность в бесконечности।

Боюсь эффекта творческого отката।

Качели, что раскачивают из Бессмертной Красоты в - Мрак।

Мой вестибюляторный аппарат едва выносит , долбающую в виски, амплитуду...

Почему я боюсь взять кисть? Потому что я боюсь себя। Себе я научилась лгать।

Красиво, пошло, разворачиваясь на полном ходу на сто восемьдедесят градусов,

врезаясь в трамплины разочарования। Но картина не лжет। Самый верный способ

понять себя либо другого человека - дать ему разноцветные карандаши...

Так чего же я боюсь или хочу? Увидеть свое отражение, что в силе разрушить представление о себе самой...

С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!

Я пришла в зал и ко мне подошла моя ненаглядная цветовая гамма. Так мне хочется назвать сегодня сыюлю. Мой сладкий малыш, сегодня попросил желтый и белый цвета гуаши для конкурса "Мир с мечтой."
Поедим блинцов со сметаной, наспряженных бабу, и пойдем на базар. Там есть, думаю, и желтый , и белый.
Бумага есть. Запряталась в полах длиннющих штор. Запыленная - формата А-2 и А-1.
Как раз то, что надо.
Мой бетельный орешек, ты окрашиваешь пустоту в коричнево терракотовый цвет основу под ногами, которая преображается в плодородную землю, а небо преображается в лунный камень. Своими
бусинками жгучих глаз ты зажигаешь светильник моей души.
Подкармливаешь ее углеводами просветления дикого ямса и маниоки.
Мой бетельный вануатский орешек, ты любишь дикие острова, любишь
накрываться с головой по ночам и в метро от глаз посторонних.
Я - твое солнышко. Ты - мой каву. Хмельным перцем ты залезаешь в мою голову, когда смеешься, когда озорные огоньки искрятся в твоих
глазенках. Ты даришь мне райский аромат, в которой не могут вклиниться пары Скуки иль Тоски...
Так что же ты на сей раз сотворишь своими тонкими пальцами. Пальцами, в которых кисти танцуют бабочками, что вот только достигли эры "Имаго".
Твое имя неспроста созвучно эре, поспевших к полету, бабочек.
Им-ман-н-н. Иман. Имуля, преобразующий всю мою жизнь в полет за
твоим полетом. Мы порхаем днем бабочками, а ночью - мотыльками.
Мы обжигаем свои крылышки огнем Солнца, светом светосберегающих лампочек.
Ты - чудо, пришедшее в мою жизнь.
Я помню, мой мотылек, 24 марта 1998 года. Ночью болел живот. У меня ты был на 8 месяце на пути к эре "Имаго".
Я ничего не подозревала. Не спала. Ма, опытный детский врач, тоже ничего не поняла. Не хотела,потому что
это было не в срок. К утру отошли воды. Я сказала ма, что мокро. Она не хотела верить. Стало очень больно,
почти невыносимо. Ты уже хотел летать. Мой бетельный орешек...
Шел снег. Зима не хотела уступать свои права. Я не хотела принимать боль, разливающуюся по низу живота.
Мы шли по невероятно длиннющей дорожке к роддому. В приемном покое никого не было.
Врачи были на пятиминутке. Ма, мокрая от слез, в панике стала орать:"Где врачи, епсель-мопсель?"
Началась авральная паника। Чрез пять минут меня положили, чтобы побрить। КАтастрофически не было времени.
У меня шла кровь. Отслойка плаценты. Доступ кислорода был нарушен. Тогда я не знала все эти термины,
но достаточно было посмотреть на лицо ма и понять, что нам обоим: мне и малышу - труба. Я подготовилась к тому, что меня будут резать. В родовой собрался целый консилиум из 7-8 человек. Не помню точно.
Все стояли наготове в стерильных перчатках. Лосев, так звали заведующего отделением, взял простынку и стал жать на живот. Такого я не ожидала. Я ущипнула его. Он разозлился. То ли на себя, то ли на меня. Чего это я не рожаю? Мне не было больно. Я не кричала...
"Здоровая баба, щипаешься, а рожать не хочешь сама". Он угадал. В самую точку. Я хотела, чтоб делали кесарево сечение. Но не тут - то было. Я разозлилась на него настолько, что через несколько минут родила. Я увидела мальчика. Синенького в слизи. Мотылек с махонькими крылышками позади. Меня разрезали, чтобы побыстрее вышло детское место. Я потеряла сознание. Проснулась не знаю через сколько.
Я не понимала: где мое тело. Я чувствовала только голову. Все остальное тело пропало из-за каких-то уколов.
Затем мне было холодно. Трясло. Зубы стучали, как клацающие ножницы. Я закусила краешек негреющего одеяла.
Вечером я ждала сына. Но не принесли.
На второй день увидела. Ты был завернут в полотенце с рисунком Микки Мауса. Темно-синий, бордовый с желтым и белым.
Ты любишь эти цвета сейчас.
Ты любишь их в горах. В синих, в фиолетовых. Бело- красные закаты. Бордовые и желтые лодки.
Мы летаем вместе в полотнах. Без конца спорим : какой оттенок добавить, а какой - убрать. Я мою после работы
искусственные застывшие, потому что не вовремя , кисти. Отмываю пятна, оставленные разноцветными с напылением крылышками, с джинцев и курток, и баек. Настаиваю на том, чтобы ручки мотылька были обработаны после полета вазелином. Потому что будет шелушение и аллергические пятна, с которыми нельзя подниматься ввысь.
Мой бетельный орешек, мой любимый мотылек эры "Имаго", с Днем Рождения!

В ГАРМОНИИ ?

Одуванчики

Dandelions

Flowers

Синдром Замедленной Пленки

Синдром Замедленной Пленки или Как Мне ПРишлось Сгамбитничать Объемом в три Канона, чтобы Выбить Целый День
Сегодня с утра просыпалась дважды।Воскресение। В 5 и 7।25। Подумалось об объемах. Сегодня - в церковь, утреннее правило не могу, тем более три длиннющих канона, плюс 10 молитв। Объема, значит,набрать не смогу। Хватило сил лишь на Отче Наш...И уже соврала в строчке :"...Да Будет Воля Твоя..."Ма с распухшей головой от прочитанного объему в другой комнате пришла и была явно не в духе। У нее одна проблема по утрам: нет сердца в объеме।Ее это жуть как не устраивает। Почему везде нужны эти размеры, количество? Что мне говорить священнику на исповеди? Он же спросит: "Готовились ли?"Дети проснулись । Руню я хлопнула по попке слегонца। Люблю приложиться к ней с утречка। А эти милые щечки। Чмок! Иман с хлопающим звуком "п" в упоении колоритно визжит на всю ивановскую "П-п-поппа!" У него синдром "шлепанных поп"।Вместе с игрушечным автоматом мой отпрыск летает за бабу по всей хате. Он тоже любит приложиться. Видимо, это у него от меня. Хлопая поочередно, я - Руню, Иман - ба, мы собираемя по-солдатски в церковь। Я умею за 1 минуту। Совсем не по-женски.Зато очень удобно. Уже - наша "куча мала" в маленькой прихожей। Нас - четверо। Она - одна।В смысле прихожая. Метр на полтора. Я вылетаю первой, таща Руху за собою।Ненавижу пробки в прихожей।Спускаемся по лестнице।Сознательно игнорирую заскучавший лифт। С 9 этажа. У меня нахлобучен индийский оранжевый платок. У Руни - платье черно-зеленое выглядывает из-под пальтишка। У Имахи - припущены чуток джинцы।Как раз по последней моде। У ба - берет цвета киновари। Люблю этот яркий берет।Выходим из подъезда и сталкиваемся с уборщицей। Она наклеивает, любовно приглаживая объяву о подорожании жилищно - коммунальных услуг। Мы внимательнейшим образом утыкаем носы в подскочившие тарифы, прежде поздоровавшись с легендарной уборщицей Нелли.Она так классно надирает полы в подъезде, что каждое 8 марта, а также каждый Новый Год нам обходится по 3 доллара на подарок трудоголичной Неллочке. От благодарных жильцов. Не все, конечно,благодарны. Не все сдают. Мы - в числе благодарных.Мы пружинисто чеканим в церквушку. Я едва сдерживаюсь от хлопка по Руниной попе. Иман,чувствую я свом натруженным нутром, тоже прикладывает усилия, чтобы не приложиться. Перед нами вышедшие из тралика - церковный хористы. Степенно так идут. Я бы сказала с неспешной величавостью. Мы проходим главный храм, крестясь. Что-то доносится о внимательной молитве...Из пружинистой чеканки мы переходим на ковыляние к Воскресной школе.Там служба для маленьких, для детей. Вволачиваясь внутрь, приостанавливаюсь, чтобы поглядеть на охранника Илью. Он же учитель Воскресной школы, он же дьякон. Мне интересно: чем он на сей раз занят.Обычно он шпыляет в лихвацкий гейм на ноуте. Сегодня - на тачфоне. Я подумала: "Везуха" । И еще, если бы не синдром "шлепанных поп", то у меня был бы выполнен объем। Измученная уколами неусыпной совести, я ухватилась за спасительную мыслю।Если бы не синдром, то у меня бы заклинил депресняк. Заклинил бы, как пить дать. И рос бы пропорционально с размером механически затараторенных строк. А когда - депресняк, то шансов на то, что я вообще прикандохала на воскресную службу, было бы 1 из 100."Все к лучшему",- огоророшило меня. Сразивши в главу невидимого врага, я выиграла еще один светлый день. Мне стало радостно.Примирившись с собою, я услышала трель хористов, тенор дьякона и ,конечно же, бас священника. Мне захотелось помолиться...

Я посмотрела новости об Японии и вспомнила, что там живет или жила девочка по имени Маша

Меня не покидает чувство, что я проснулась от глубокого сна। Каждый день меня преследует маниакальная мысль, что просто так жить я не имею право। Я должна сделать что-то оченьважное। как- будто у меня невыполненная миссия। Безвозвратно проходят дни।Я пробовала многое : резать вены, падать с крыши, тонуть в сероводороднойванне, танцевать под душераздирающий мегаломановский мьюз, наедатьсяотвратным тортом, снова засыпать по- зомбивски...Я пробовала резать тишину, смеяться, там где плачут и наоборот,-смеяться там, где льют слезы। НО все было не то...Мне тесно в затхлом ,спертом бездумностью, воздухе। Я ищу смысл через тусклость ненайденных вопросов, в потрохах которых семенят ответы- ответы.Я ловлю вопросы, царапающие мою душу, и вскрываю ответы.С ответами я вояжирую по, заваленному картинами, залу. Мне всего этого мало.Я хочу взлететь высоко в небо. Там, где нет вопросов и ответов.Там, где смерть не имеет никакой власти над детским трепещущим сердечком.Там, где не не слышен вопрос девочки: "Мы все умираем?"Там, где нет взрывов на АЭС. Там, где нет ни цунами, ни маячущей девочки- японки по имениМаша. Пока в душе существует страх смерти, нет свободы. Единственный способизбавиться от него - взглянуть ей прямо в глаза. Мы - все изгнанники. Но делаем вид, что нам сдесь кайфово. До последнего делаем вид.Магнус, тот что для меня затерялся в кишках ширпотребного кино, где ты?Твой отсчет мне в тысячи раз ближе и дороже. Ты живее в сотни раз трусливых смазливых кинематошных трупиков.Тебе, как и мне нужен был не просто вопрос и ответ. А смысл.Но где этот смысл, если всюду разложение и гниль?Я хочу жить вечно в цветущем саду,овеянным ванильно - апельсиновых запахами.С голубыми розами без шипов. С лиловым солнцем и белым небом. С синими деревьями.На них - плоды круглый год. Каждый месяц - разные.Там счастливые дети. И всюду восхитительный чистый смех. Не испорченный, не отравленный вопросом: "Когда?"

В плену агатовых лабиринтов...

Бреду в агатовых лабиринтов, пробираясь чрез частокол
Чужих идей и ,жвачкой тянущихся, представлений - мол
Я не в состоянии зародить ни
из пены выпорхнувшей - идеи, ни бродяжьего предположения,
Ни дня, который может пронзить гремящий светлый луч!

Среди летучих мышей, шерстокрылов свиста, крикливых куч
Я иду боли желанной, разлитой всюду, наперерез।
И прошу тьму,знакомую до пеленок; мой свет перестань жечь!
Вокруг меня газ удушливый бактериологический<, что с рождения летуч
।Он собрал свору услужливых омерзительных, разъедающих серою, туч!

В каждом человеке скрыта крупица истины.Без нее - голод, без нее - смерть...

Ты ушел, так и не попрощавшись,
А я так и не дождалась
Теплых слов। Я осталась, чтоб когда-то уйти
И новую филигранную жизнь обрести।

Ты ушел, так и не сказавши
Девочке с золотой копной : " ПРОСТИ,
Меня на волю, дочка, отпусти!"

Ты ушел, меня не обнявши -не приласкавши,
Жизнь шелковым галстуком оборвавши,
Ты прокричал: " Нечем за ошибки платить,
А банкротом мне нечего жить!"

Желания

Оскара Уайльда "Если боги хотят наказать человека, они исполняют его желания"
нет, не удивило, а лишь напомнило о том, как неосторожно я подошла к заданию
Альберта написать список своих желаний।
Писала много। Разошлась не на шутку। Почему-то три года назад я поверила ему।
Его заряду бурлящей светлой энергии। Почему-то хочется верить счастливому
человеку। Почти всегда так выходит ।Казалось бы поначалу ничего не происходило
। Шло время। Список лежал надежно в моей тетради। Кое-что добавлялось, что-то вычеркивалось...
Внутри я завыла белугой। Девственная пустота, что наполняя мои клетки, отравляла мое
существо, мне хотелось перемен। Их не было। Я ждала। Затем конкурс, в котором выиграл
Иман на Республиканском конкурсе। Он вошел в два процента। Когда я узнала
об этом, я чуть не разнесла в пух и прах студию криком радости। Я дождалась счастья।
Наверное, никогда раньше я не была так счастлива। Так продолжительно
счастлива। Ходила, не чувствуя землю под ногами। Каждый шаг, каждая слеза
не остается незамеченной। Даже если плачешь в пустой комнате। Плачешь, но при этом
отчаянно взбиваешь молоко в масло в кадке кажущейся безвыходности।
Как та упрямая лягушка из сказки.
Так я, кажется, отвлеклась। Желания। Мои желания। Карьера। Семья। Здоровье।
Бизнес। Их так много। И они стали сбываться। Потихоньку Воспринимаю ли
я их, как наказание। Нет। Просто понимаю, что все они - ничего по сравнению
с одним главным заветным желанием। И я нащупывая его незнакомое, пульсирующее
теплом неизведонного, доселе тельце в потемках, задаю вопрос। То ли оно мое или не мое?
Если человек имеет на самом деле одно заветное желание, оно сбывается।
Остается немного- познать его। И быть готовым заплатить самую высокую цену-
цену собственной жизни...

Открытие

Что же, когда начинаешь работать над собой, много открывается
для тебя। Было бы желание।
Вот несколько скопированных мною работ। Красиво। Да, не спорю।
Но мне они душу рвут, потому что это не мое। Это копия чьей-то не просто
картины, а тоже копии। То бишь копия, возведенная в степень।
Так что же происходит, когда дается техника? В наших школах - это
приравнивается убийству души। Да, именно так। Фиглярство, зависть, авторитет,
успех, обожание, соперничество- вот то, на чем зиждутся классические методики।
Вспоминаются уроки математики।У меня не шла математика । Ма наняла
репетитора, чтобы меня подтянули। У училки была ненавистная привычка-
сравнивать меня с кем-то из ее учеников। Тем самым она убивала мой потенциал।
Мало того, что она не заводила меня на подвиги на взятие штурмом косинусов и синусов этим, наоборот, заставляла закрыться в тылу от ненавистных врагов-формул
и уравнений।И да, зависть к тем, кто налету все схватывает।
। Завистью я убивала в себе способность идти дальше, чувствовать
жизнь в себе самой, смысл। который заложен в каждом из нас। Мы ее убиваем
зеленой едкой, ядовитой жидкостью।Учителя,основывающие свою вдалбивающую
деятельность на этом чувстве, растят бесталанных।бестолочей.
Проблема не в том, что в учениках нет таланта, а том, что учителя не видят души
ученика, закрывают глаза, или даже нет- они сами слепы। Они копируют своих же
непроснувшихся учителей। Как-то раз я Иману предложила посмотреть
картины Зои। Он пролистал буклет, отшвырнул его в негодовании, сказал।
что ее нужно лишить и диплома, и звания Народной художницы। Тогда я
поддержала его। И почему? Лишь только потому, что это не было класскикой,
это не было понятно мне। Да, есть просто халява। Есть просто отделывание,
мертвенност, а в ней - был взрыв, отторжение заскорузлости।Этот протест ее
против зализанности, слащавости, бунтарство... Все что угодно у художницы этой!
Но только не смерть души। А значит жизнь... А значит творчество...
Мысли путаюся, бугут, перегоняя одна другую,-как здорово, что после мучительных
поисков приходит долгожданный ответ।
Быть до самого конца в поиске, в поиске себя। Нет не того"себя"-эгоистичного и упрямого,
а живущего, любящего, постоянно ущущего।
"Быть или не быть"- каждый миг стучится в нашу дверь। В дверь нашего сердечка।
Сколько мужества и силы необходимо, чтобы отстоять свою точку зрения।
Даже , если и молчать, все твое существование будет будоражить и тревожить
людей।, потому что ты не такой как все, потому что ты выбрал предначертанный
путь , прописанный для каждого। Просто ты выбрал идти, а они - нет।
Ты, как заноза в задницу для окружающих। Хотя это не так, просто твоя жизнь
стучится и в их сердца। Проснись, проснись, Суламита!
Как прекрасна душа, как прекрасно солнце, как прекрасно пение птиц।
Господи, слова князя Мышкина были для меня откровением। Он говорил
о некоем пире, который всех нас касается , но проходит мимо.Мне ужасно больно।
Чрез века Достоевского затрагивает тысячи душ, не оставляя их замороженными,
упакованными в блястещей бутафорной фольге иллюзий। Слезы, текущие по стареющему
с каждым утром, кричат о жизни бессмертной вечно молодой души।
Преступление - закрыть глаза на то, что является поистине живым, и гонятся
за тленом। Во всем - в слове, танце, звуке, краске।
И это живое, запечатленное танцующей душой, в силе будить чрез столетия।
Разве это не доказательство бессмертия?
Только дать бы окрепнуть подрастающему поколению деревцев, только б не сломать
"техничностью" и собственным бездушием, равнодушием и конечно же своим примером-потерей "живости".

Раздосадованное небо

Раздосадованное небо заволокло серым крепом,
И я в приватной беседе с ним крепче
держусь за лохмотья растерзанной Добродетели,
обреченной на бездомность в мире здешнем.

Spring

Весна И. Бархаткова

Птичка Счастья

Альбертиныч в Тунисе

Доча

Вирунина улыбка

Имаша

Провела Вируху в школу, забежала в книжный।

Наверное, меня там уже знает каждая продавщица।

Ладно, проехали। Не нашла че хотела। Придется копаться

в нете। Выдался такой чистый солнечный день।

Я, выпорхнув из книжного, двинула на стадион।

Скоротать там время до того, как появится Имаха।

Какое блаженное одиночество। Вместе со мной

прогуливался знакомый песик Чейс с хозяином,

две мамаши с детьми на санках। И я подумала: как

хорошо- вот так идти и молча наблюдать за ними।

И проглатывать солнечные лучи и смотреть в большущий

голубой бездонный глаз неба। Не хватало Вирухи। Мы с ней

любим поваляться на снегу। Вот так лежим и молчим।

На редкость чувствительная девчонка। Потом мы щекочемся,

смеемся, как одурелые, гоняем зигзагами до спазмов в селезенке।

Не помню: писала ли я что она моя единственная поклонница।

Ладно, мне хочется написать о самом важном сегоднешним днем।

Пока я вспоминала о Вирухе, наблюдая за песиком и детьми,

появился на дорожке он, мой сын। Он медленно плелся । Был в грустных

размышлениях।

А походка у него какая-то старческая। То ли сфигнячил отметку абыкакую,

либо - устал। Я к нему пошла наперерез। За эти минуты я вспомнила :

как он родился, каким был крохой, как волновалась, когда его приносили

кормить, а он спал... Мы шли друг другу навстречу, я смотрела все это время

на него , он - наземь। Между нами сокращалось расстояние, мое сердечко

щемило от ностальгии по махонькому сыночку। Никак не могу привыкнуть,

что он уже большой, почти взрослый। Так вот мы вплотную приблизились друг к другу,

я обняла его। И чуть не всплакнула। До чего ж я все-таки сентиментальная।

По-моему это не лечится временем...